*ДЕНЬ СУРКА или как избавиться от наваждения?

Ну и о чем мы с тобой сегодня будем говорить? Если учесть, что я зайду в ту же кофейню, в которую зайдешь ты. И время должно совпасть. И желание. Ведь всегда есть способ: сделать вид, что не видишь ничего… что читаешь книгу, что смотришь в окно. Правда, там может не оказаться ни окна, ни книги, но всегда ведь найдется повод смотреть не в эту сторону. Хотя ведь и смотреть ни к чему. Я все уже знаю. Потому что странным образом все помню. Помню до того, как случилось. Помню, как происходить будет.

Комната, телевизор пятном в темноте, человек спиной, смотрит в окно, рука гладит пахнущую псиной шерсть английского бульдога. Дети спят. В стакане на столе молоко. Ну ладно, можно вино, красное. Дорогое. А в букете он не разобрался. Цена говорила о качестве. Все вокруг респектабельно. Диван. Даже оставленная на полу игрушка. Или с ней играл бульдог? Сын и дочь. Как хотелось. И, может, будет еще один. Жена…да, она необыкновенная. Она читает в спальне. Она очень красива. И они играют в постели. Катаются на горных лыжах. Ездят по России и за границу. Навещают родителей. У него все сложилось так, как он хотел. Он нарисовал в голове план, ему было 20. Он почти все исполнил, а теперь дорисовывает так, чтобы придать проекту художественную ценность. Чтобы чуть-чуть сумасшествия, чуть-чуть эстетства, еще можно… Он рисует, он дорисовывает…

Ты обволакиваешь туманом улицы, рождаешься афишей около непонятного кинотеатра, возникаешь напротив меня в кафе, пальцы твои рвут воздух и слова оседают толстенным слоем в моем мозгу. Я уже даже не чувствую себя, теряю черты своего я, я – это уже почти ты. Вдруг обнаруживаю, что прошло почти два года. Два года, призванные стирать тебя потихоньку из моей повседневности, но они только четче вырисовывают твое присутствие вокруг.

Фотография: твой бессмысленный взгляд в объектив, запечатленный момент, ты обнимаешь меня, я глажу твои черные волосы (у меня сейчас такие же), и там, в том структурно-временном образовании уже ничего не может измениться. Отвратительная вещь – эти кусочки бумаги! Это все равно, что читать книгу, заглянув в эпилог. И что странно, завершение всегда нудно и тягуче. Больно. Всегда больно.

Не могу понять, то ли я сейчас – это ты тогда, то ли я сейчас превратилась в тебя настоящего и живу твоей уже жизнью, то ли…. Произошла и происходит какая-то невообразимая реинкарнация, с той лишь разницей, что ее пока не осознаешь. Будто меняют твою личностную принадлежность без наркоза в виде стертой предусмотрительно памяти.

Я читаю твои книги, которые могли бы вызвать отклик только в тебе. Причем абсолютно уверена в том, что я воспринимаю эти строчки твоим сознанием, я ем их твоим сознанием, откусываю кусочки твоими губами и чувствую тот вкус, который ощущаешь и ты. Это клонирование при жизни? Когда изменяешься в течение двадцать первого года, приобретая совершенно иные черты, это неправильно. Это не может быть. Я как будто учусь с нуля. Учусь носить тебя в себе, причем не как инородное что-то, а как свою новую начинку, свое я. И вот мне уже нравится девушка, которая понравилась бы и тебе. Я знаю. Я не испытываю ревности к ней. Я просто готова ее любить от твоего имени. И “Coffee Bean” уже стал чужим для меня, потому что твое нежелание пить вкусный кофе в этом почти Пражском по ощущениям кафе угнездилось теперь и во мне. Я становлюсь мягче, уже умею идти на твои компромиссы. И не принимаю свободной любви.

И сто-неизвестно-какая чашка кофе с заменителем сахара все равно не поможет. Одиночество раздражается истерическим хохотом, потому что попытки бороться с ним одна за другой терпят крах. Горстка снотворного на ладони – так хочется избежать всего навсегда, только сил опять не хватает, оставляешь все равно эту маленькую лазейку, ведь слишком хорошо знаешь о дозах и граммах.

Метро… И печати обезображения на лицах. Им невыносимо, им жарко, как и мне, как и я. На работу. Все с той же внутривенностью в мыслях. У них семьи. А у меня – ты, у которого все лучше всех, и насыщенная жизнь, и хорошая зарплата, и все блага цивилизации в твоих руках… У тебя все так сладко, что даже не верится. Но платишь, так же, как я, своей неприкаянностью. Нас наказали. Но на это плевать! Наказали меня. Меня! За что? И это тоже известно. Только юрисдикция непонятна, поскольку в бога не верится как-то. Хотя так бы хотелось посыпать голову пеплом, и плакать о своих грехах, и думать, что все можно исправить. Но: внимание! НЕЛЬЗЯ. Как и много еще чего нельзя, в том числе и того, что сама себе выдумала...